Продолжение

ЖУРНАЛИСТСКИЕ БАЙКИ ВЛАДИМИРА ЖЕЛТОВА

1 октября ровно сто лет назад в Москве состоялся первый джазовый концерт. Знатоки музыки от этой даты и отсчитывают историю российского джаза. ТЕАТР+ не смог пройти мимо такой солидной даты и публикует серию историй от ведущих джазменов страны. Выслушал и записал журналист Владимир Желтов.

Давид Голощекин

Или «музыка толстых»?

Джаз оказался в сфере борьбы за торжество советской идеологии. Он не был массовым искусством и не настолько был опасным для идеологии, как это казалось властям. Как скажем, литература - проза, поэзия, бардовская песня, изобразительное искусство. Но все равно – дитя буржуазной идеологии, порождение буржуазной системы, он оказался чуждым советской системе искусством. И поэтому была установка всем органам, которые курировали, руководили культурой, в частности, музыкальной жизнью: джаз не допускать в пределы СэСэСэра, не давать ему развиваться. А личностей, которые усердно продолжали заниматься им, увещевать различными способами. Для начала посредством беседы сотрудников КГБ.

Занявшись джазом профессионально, я окунулся, казалось бы, в море свободы. Но почти сразу же ощутил давление. Это меня еще больше подзадоривало. «Ах, нельзя? Так я все равно буду играть!» Я не понимал, почему нельзя играть. Я же ничего плохого людям не делаю. В том числе и людям из органов, которые «беседовали» со мной. Я задавал им риторический вопрос:

- Что крамольного в этих звуках? Только то,  что эта музыка родилась в Америке, и она якобы буржуазная? Так ведь это просто смешно! И потом: «джаз - это же негритянское искусство». А идеологи что нам говорят? Что негры подвергаются дискриминации, они угнетены, и мы, советские граждане, должны быть с ними солидарны в их борьбе за свободу прав человека. «Джаз - музыка толстых» - это глупое определение! Это скорее музыка угнетенных, нищих, голодных. Первыми исполнителями были далеко не толстые и не богатые люди. Не эксплуататоры, а наоборот, эксплуатируемые.

Ответ был только один: Америка – наш идеологический враг, и то, что свойственно ей, не должно получить распространения у нас. Есть установка ЦК! Еще со времен Жданова…

Владлен Неплох

Бульдозерами не гоняли

Оркестр Вайнштейна существовал уже на законных основаниях, как государственное учреждение. Помню, как Вайнштейн в ДК Первой пятилетки не раз просил меня следить за входом в танцевальный зал. В случае появления «искусствоведов в штатском» следовало сменить мелодию. Ибо из пяти или шести вещей в отделении мог быть сыгран только один фокстрот. Что нами, конечно же, постоянно не соблюдалось. Мы находились как бы под постоянным контролем. Нас, конечно, не гоняли, как художников бульдозерами, да и рук не выкручивали. Правда, про Марика Ивлева, саксофониста, был снят документальный фильм «По черной тропе», где его клеймили, чуть ли не как изменника Родины. В газете «Смена» Жорику Фридману посвятили целый подвал. «Сорняк» называлась статья.

Чтобы не слыть тунеядцем, за что можно было и статью схлопотать, я по конкурсу устроился работать в русский народный оркестр, который перед сеансами играл в кинотеатре «Радуга». И был счастлив, что теперь у меня есть трудовая книжка. Но когда  для джаза свободного времени не хватало, я в оркестре просил меня подменить, а сам отправлялся играть на каких-нибудь «закрытых» джазовых вечерах, устраиваемых на предприятиях профкомами.

Позже появились и другие лазейки. Можно было выступать от общества «Знание» или от Всесоюзного общества слепых.

Одно  время у меня был ангажемент в международном лагере «Спутник» в Сочи, а на другой год - в Гурзуфе. Программу требовалось заверять в Москве. Первым номером я писал «Рушничок» Майбороды. Обязательно включал «Летят перелетные птицы…» или что-то в этом роде. Почему «Рушничок»? Потому что это любимая песня Никиты Сергеича Хрущева.

Это может показаться смешным, но… Нам с Вайнштейном посоветовали поступить в Университет марксизма-ленинизма. И мы поступили! И окончили по двум факультетам - марксистско-ленинской эстетики  и марксистско-ленинской этики. В надежде, что снаряды будут бить рядом, но в нас не попадут. Не помогло!

Когда в Ленинград приезжали иностранные музыканты, хотелось встретиться с ними. На наш концерт пожаловали музыканты духового оркестра, по-моему, из Мичиганского университета. Они послушали нас, а пообщаться с нами им не дали. Американцы были в недоумении. Такое унижение! Теперь даже трудно себе представить, как это вообще могло быть!

Приехал оркестр «Шварц-Вайс» из ГДР. И нас пятеро пошло в «Метрополь». Мы выпили бутылку водки – на всех. При выходе из ресторана меня задержали  и отвезли в отделение милиции. Я недоумевал. И милиционеру, чувствовалось, было неудобно за своих начальников, приказавших меня задержать. Мое дело рассматривалось в районной административной комиссии.

- Они чего там с ума сошли! - воскликнул председатель комиссии и вслух прочитал выдержку из протокола: – «Находился в ресторане в нетрезвом состоянии». Это все равно, что написать: находился голым в бане!

Геннадий Гольштейн

Корчились как от крапивницы

Джазовое свободомыслие душилось по-разному. Одни попадали в тюрьмы, как, предположим, Варламов, Теплицкий. Мы же, наше поколение, можно сказать,  счастливчики, только так, корчилось как от крапивницы. Нам повезло, в оркестре Вайнштейна мы созревали как  в резервации. Статус официального оркестра был как бы охранительной стеной.

Что касается меня лично, то ничего серьезного не было, если не считать угрозы расстрела за исполнение джазовой музыки того же всемирно признанного Гленна Миллера. Какой-то ублюдок из райкома партии сказал:

- Если бы ты жил во времена Павки Корчагина, мы б тебя расстреляли!

Ну, комедия! Подростковые глупости! Но ведь  лет за десять до того они могли быть приведены в исполнение!

Давид Голощекин

Равнозначно триумфу

Нас, гонимых музыкантов, пригласили в обком комсомола. Телефонный звонок:

- Ваш ансамбль может принять участие в открытии Дворца молодежи? Приезжайте переговорить.

Юрий Васильевич Рухлов, директор Дворца, удивительно светлый человек, которого в итоге система все же вскоре убила, говорит:

- Мы хотим, чтобы церемония прошла не стандартно. Чтобы не было плохой музыки, и чтобы был джаз.

Юрий Васильевич хотел вообще сделать так, чтобы в ресторане не было… ресторанной атмосферы. Как этого добиться? Ну, для начала нужно, чтобы там не исполнялась свойственная заведению и времени пошлость вроде «Поспели вишни в саду у дяди Вани...»

И мы стали работать в ресторане Дворца молодежи. Но вскоре Рухлова «перевели» на другую работу. А мы еще какое-то время оставались. И я решил создать первый джазовый клуб-ресторан, где звучала бы хорошая музыка, чтобы молодежи прививался хороший вкус. Решили начать с барчика на 50 человек.

- Будем устраивать джазовые вечера - раз в неделю.

Новое руководство пошло на это. И даже на то, чтобы как-то анонсировать эти вечера. В городе появились афиши. Но состоялись буквально три или четыре вечера. А потом меня вызвали в администрацию Дворца и говорят:

- Знаешь что, больше вечеров не будет!

- Почему?

- Ты представляешь, мне позвонили из КГБ, сам генеральный консул Соединенных Штатов Америки был на последнем вечере!

– Билеты свободно продавались. Возможно, консул услышал объявление, купил билет и пришел! Что тут такого! Я и не знал, что консул нас слушал!

- А мне головная боль не нужна! - сказал мне новый директор Дворца молодежи.

И всё! И словно не водили во Дворец членов различных, в первую очередь, зарубежных делегаций, когда нужно было показать, что в Ленинграде играют джаз. «Как играют! Там такие музыканты!»

Да, когда надо было, мы становились предметом гордости! Когда надо было – палочкой выручалочкой.

В 1971-м году в Ленинград приезжал Дюк Эллингтон со своим оркестром. Он приехал дней на пять и дал пять концертов. И чуть ли не в первый день его пребывания в нашем городе на экскурсии, по-моему, в Эрмитаже Эллингтон поинтересовался у свиты, в числе которой, естественно, были не только чиновники от культуры, но и кагэбэшники:

- У вас, в Ленинграде, джаз кто-нибудь играет?

Это был вопрос на засыпку. Джаз официально не играл никто. Никакого джаза вроде и не было. Чиновник, к которому непосредственно обратился Дюк, растерялся, но по цепочке прошуршало:

- Да, да, да…

- Играют!

- Интересно было бы послушать, встретиться с вашими музыкантами.

(Это после мне рассказал переводчик. Так, что вся информация, можно сказать, из первых уст.)

Эллингтону пообещали. Более того, его обманули! Сказали, что концерт джазовой музыки включен в программу его пребывания в городе.

Престиж страны был превыше всего. Чиновники, которые привыкли говорить, что у нас все есть и все самое лучшее, постыдились сказать, «нет». Вот тут-то и  вспомнили про меня. Я жил тогда в коммунальной квартире. Меня подзывают к телефону.

- Голощекин?

- Да.

- Вам звонят из управления культуры.  Вы со своим ансамблем должны явиться завтра в Дом дружбы в 15 часов и сыграть для Дюка Элингтона! Полчаса. Нужно показать, что такое советский джаз!

Я думал, что меня кто-то разыгрывает.

- Кончайте разыгрывать!

- Никто вас и не думает разыгрывать! Можете прямо сейчас прийти к нам, на Невский, 40 и получить приглашение.

Поскольку жил я неподалеку, через пятнадцать минут был в Управлении культуры и убедился, что чиновник не шутит.

В Доме дружбы с народами зарубежных стран намечалась встреча Эллингтона с музыкальной общественностью города, просмотр документального кинофильма «900 дней блокады», еще что-то.

В зале представители обкома, горкома, райкомов, исполкомов, МВД и КГБ, пресса. Мы с ребятами сыграли. Я играл на разных инструментах, чему очень удивлялся Эллингтон. Чиновники мрачно взирали на нас как на корриде. Им важно было, чтобы советский джаз победил. Неважно, что его нету! Эллингтон обнимал меня. Это для меня было равнозначно триумфу! Чиновники поспешили пожать мне руку, что-то лестное сказать. Я был в шоке! Затем мы целый час играли вместе с музыкантами и самим Эллингтоном – под транспарантом «Идеи Ленина живут и побеждают!»

В конце восьмидесятых годов «Ленконцерт», монопольная организация, которая держала всю концертную деятельность в своих руках, стала распадаться. Нужно было спасать джаз! Джаз никому не был нужен! Я понимал, что это не коммерческое искусство. Джаз таковым никогда не был и не будет. Что делать? Этого я не знал. Для начала нужно, решил я, заполучить помещение, стационар. Благо было под кого – под мой оркестр-лауреат, объединенный с ленинградским диксилендом.

К кому обратиться? К Матвиенко! С ней я был знаком по Дворцу молодежи, в бытность ее еще первым секретарем обкома комсомола, у нас сложились хорошие деловые отношения. Но с той поры прошло уже лет десять. Поэтому я просто пришел на прием к зампредисполкома. Матвиенко меня помнила. Я объяснил ей ситуацию с джазом в городе.

- А что можно сделать?

- Можно будет сделать, если вы своей властью выделите нам уголок, где бы мы осели на законном основании.

- На Загородном пустует кинотеатр «Правда». Пойди посмотри.

Я пошел посмотрел. Для джаза лучшего и надо. Такого и в Нью-Йорке-то нету! (В этом вскоре мне представилась возможность убедиться.) Я дал свое согласие. Валентина Ивановна пообещала:

- Я тебе буду помогать, но учти, ты проявил инициативу, и с бумагами по кабинетам никто за тебя бегать не будет.

Я испугался. Грешным делом подумал, что хотя и есть решение горисполкома, но стоит мне войти в кабинет со словами: «Вы знаете, я тут джазовый центр открываю…», как чиновник рявкнет так, что я тут же вылечу из кабинета как ошпаренный.

Нет, из-за стола поднималась мрачная личность – все бюрократы на одно лицо! – и навешивала на себя улыбку.  «А-а! Ну как же, помню, помню, как ты Эллингтона сделал!» И подписывала нужную бумагу.

Дюк Эллингтон сыграл потрясающую роль в истории создания Филармонии джазовой музыки! Потрясающую! Я практически не знал отказа. Времена изменились, и каждому чиновнику хотелось быть в числе прорабов перестройки…

Материал опубликован в журнале «Театр+» № 28 (ноябрь 2022).