ЛЕОНИД ЗЯБКИН: БОЛЬШАЯ УДАЧА, КОГДА МОЖНО БЫТЬ НЕ ПОСЛУШНОЙ МАРИОНЕТКОЙ, А СОТВОРЦОМ

НА СЦЕНЕ ДРАМАТИЧЕСКОГО ТЕАТРА «КОМЕДИАНТЫ» ЛЕОНИДА ЗЯБКИНА МОЖНО УВИДЕТЬ ВО МНОЖЕСТВЕ РОЛЕЙ – ОТ ЗАБАВНОГО МУРЗИКА В МУЗЫКАЛЬНОЙ СКАЗКЕ ВАЛЕРИЯ ЗИМИНА «БРЫСЬ! ИЛИ ИСТОРИИ КОТА ФИЛОФЕЯ» ДО ТРАГИКОМИЧЕСКОГО ПЕРЧИКА В «ПОМИНАЛЬНОЙ МОЛИТВЕ» ГРИГОРИЯ ГОРИНА. ПЛАСТИЧНОСТЬ, МУЗЫКАЛЬНОСТЬ, КОМЕДИЙНЫЙ ДАР МОЛОДОГО АКТЕРА ДЕЛАЮТ ЕГО ГЕРОЕВ НЕВЕРОЯТНО ОБАЯТЕЛЬНЫМИ, ПОДЛИННЫМИ, ЖИВЫМИ. НО ЗА ВНЕШНЕЙ ЛЕГКОСТЬЮ СТОИТ СЕРЬЕЗНАЯ ВДУМЧИВАЯ РАБОТА.

– Леонид, недавно вы дебютировали в роли Жозефа – еврейского мальчика, спасенного католическим священником от нацистов в сценической версии «Детей Ноя» Шмитта, но первой вашей ролью в этом спектакле была роль другого мальчишки – Руди.

– «Дети Ноя» для меня уникальный спектакль. Это ведь было первое произведение Эриха-Эммануэля Шмитта, которое я прочитал. Мне было двадцать лет, и тема отношений мальчика с родителями, с наставником меня взволновала. Мне очень повезло с учителями, и я хорошо понимаю, когда учитель на каком-то жизненном этапе может быть ближе, чем родители. Меня поставили в дубль к Андрею Вергелису, а мы ведь совершенно разные, и это касается не только характера или фактуры. Когда Андрей вставал рядом с Сергеем Николаевым, который играл Жозефа, или брал в руки куклу, уже было смешно.

Такой мощной трагикомической роли у меня не было раньше. Были, конечно, трагикомические роли, например Перчик в «Поминальной молитве», но не такие острые. Были острые комические – герой плачет, зритель смеется – в «Двенадцатой ночи», «Дурочке», «Беде от нежного сердца». Поэтому пришлось к Руди подбираться исподволь (улыбается). Какие-то вещи придумывались с Михаилом Александровичем Левшиным – режиссером спектакля. Спасибо ему, что он прислушивается к актерам. Что-то я смотрел, как делает Андрей, и думал, как это буду делать я. Вот скажем бокс, которым Андрей профессионально занимается, в моем исполнении будет смотреться заведомо смешно. Художник спектакля Андрей Никитинских предложил мне играть на скрипке: мне это было делать легче, чем Вергелису, так я ему отомстил за бокс (смеется). Ну и наблюдал, «блох ловил», как выражаются на профессиональном сленге (улыбается), талантливо сделанное подсознательно хочется украсть.

– Получается, что органика вашего Руди была тщательно выстроена.

– У меня есть особенность, когда я начинаю играть новую роль, как будто бы заново учусь ходить по сцене. Узнаю что-то про себя. У меня были потрясающие педагоги – Эрик Генрихович Горошевский – ученик Товстоногова, создатель и главный режиссер Санкт-Петербургского театра реального искусства, и заслуженный артист РФ Сергей Соловьев. Эрик Генрихович – режиссер с потрясающей фантазией, когда работал над отрывками, придумывал рисунок и говорил: «Вы артисты, вы и оправдывайте». Возникал спортивный интерес придумать что-то заранее. Однажды увидев мой рисунок роли, он отменил свой. Приятно быть не только послушной марионеткой, но и сотворцом.

– После безвременного ухода исполнителя роли Жозефа Сергея Николаева вам пришлось примерить на себя роль Жозефа. Это было непросто?

– Это огромная ответственность. Сережу все очень любили, и роль Жозефа он играл гениально. Когда я стал погружаться в эту роль, меня коснулась тень этой любви, и все актеры спектакля отнеслись ко мне бережно, это мне очень помогло. Я многое «поймал», впитал. Когда стал репетировать сцены с Семеном Семеновичем Сытником, просто смотрел и слушал, казалось, что каждая клеточка его души и тела светится. Это знаете, как играть любовь к прекрасной партнерше, когда ничего не надо придумывать, достаточно просто открыть глаза и душевно открыться.

–Мне кажется, вы во всех своих ролях предельно открыты. Не лицедействуете – живете.

– Когда я учился в школе, у нас сформировался педагогический отряд, и мы активно занимались внеклассной работой, тогда я и научился открыто общаться, быть искренним, появилась некая уверенность, что могу быть собой. Это ощущение закрепилось и в актерской профессии.

В юности я мечтал сыграть Князя Мышкина в «Идиоте». Стать таким, чтобы люди зная, что я есть, хотели стать лучше. Я отношусь к людям, которые никому не хотят «ставить ногу на грудь». Поэтому не смог бы стать лидером группы, режиссером. Не хочу участвовать в «борьбе хотелок», лучше сделаю что-то сам, заниматься искусством всегда интереснее. Творчество – череда прекрасных ошибок, а может, и сама жизнь та же череда.

– Вы играли в разных музыкальных группах, выходите с гитарой в руках и в сценических образах. Музыка помогает открывать что-то особенное в себе и в других?

– Музыка очень помогает. Рок-н-ролл для меня – арт-терапия, когда кажется, что что-то идет не так, беру в руки гитару. Я играл фолк, рок, разный андерграунд. Когда окончательно выбрал театр, стали приходить тексты. Это от многого спасает, так как я человек рефлексирующий, мне важно попадать в гармонию, сочинение стихов – возможность услышать самого себя. И понять, что жизнь всегда сложнее, чем любая словесная формула. А музыка… Музыка должна звучать так, чтобы затронуть тончайшие душевные струны.

+Беседовала Светлана Рухля

Материал опубликован в журнале «Театр+» № 28 (ноябрь 2022).