ХОМЯК РАЗДОРА

ТЕАТР ИМЕНИ ЛЕНСОВЕТА ПРЕДСТАВИЛ ПРЕМЬЕРУ КОМЕДИИ «БОГ РЕЗНИ» ПО ОДНОИМЕННОЙ ПЬЕСЕ ФРАНЦУЗСКОГО ДРАМАТУРГА ЯСМИНЫ РЕЗА.

Пьеса, написанная в 2007 году, пользовалась огромным успехом в Европе, Америке и России. Она получила почетную театральную премию имени великого английского театрального актера и режиссера Лоуренса Оливье и была названа лучшей комедией сезона 2008 года в Лондоне. В парижском театре «Антуан» одну из ролей играла выдающаяся актриса Изабель Юппер. А знаменитый режиссер Роман Полански снял по этой пьесе фильм с участием звезд мирового масштаба: Кейт Уинслет, Джоди Фостер, Кристофа Вальца и Джона Райли.

В основе истории, которая может произойти в любой стране в любой момент, – встреча и беседа родителей двух повздоривших и подравшихся школьников. Поначалу между героями «царит атмосфера серьезности, душевности и понимания», как указано в ремарках. Все ведут себя чинно-благородно, вежливо-превежливо. Однако постепенно, слово за слово, четверо родителей переходят от обсуждения непотребного поведения своих отпрысков к крайне эмоциональному высказыванию взаимных претензий, обнаруживают непреодолимые разногласия в вопросах не только воспитания, но и социальной адаптации. Тут к психологу или к гадалке не ходи: мы наблюдаем, что у каждого из героев – кризис среднего возраста. Каждый переживает это трудно. У каждого своя правда. И каждого по-человечески жаль.

Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Собственно, это главный вопрос к трактовке постановщика Александра Солоненко. Его спектакль в гораздо большей степени горький, нежели веселый, хотя обычно на «Боге резни» публика истерически гогочет.

По версии режиссера, материал склоняет к самопознанию и полон едкого сарказма. Он подан и смотрится осмысленнее обычной комедии: не «животики надорвешь», а пригорюнишься да призадумаешься. Спектакль, от которого изначально ждешь водевильной незамысловатости, оборачивается пристальным наблюдением за людьми, их поведением, словами и поступками.

Текст, звучащий в спектакле, весьма способствует философскому восприятию коллизий. В постановке официально использован один из нескольких существующих переводов комедии с французского на русский – самый расхожий вариант, сделанный переводчиком и поэтом, журналистом и театральным критиком Сергеем Самойленко. По факту же перед нами вещь с хитринкой: новая, самостоятельная инсценировка за авторством режиссера-постановщика спектакля. Он не только переосмыслил оригинал, но и смело переписал под себя.

Действие комедии французского драматурга и актрисы с русскими корнями Ясмины Реза (Резановой) перенесено из 2007 года не просто в наши дни, но и в наши края. Это вполне осознанный и оправданный режиссерский и драматургический ход. А заодно и ответ на вопрос, почему именно эту вещь выбрал для своего режиссерского дебюта в родном театре заслуженный артист России Александр Солоненко, почему он обратился к «Богу резни» здесь и сейчас, и сделал это так, а не иначе.

Узнаваемость локаций, сленга и прочих реалий здесь «торчит» в каждой реплике и в каждой детали. Многие имена, названия и фразы то и дело вызывают ухмылки и радость узнавания в зале. Персонажи пьесы обрусели, обросли «непереводимым фольклором», оставаясь при этом универсальными родителями и обывателями по сути своей. На «это всё мое, родное» и откликаются те зрители, что выросли в нашей стране и в нашем городе «на одних букварях».

Обновленный подобным образом сценический текст состоит из микса оригинальных диалогов автора пьесы и вкрапленного в текст культурного кода из хорошо знакомых нам мультфильмов («Песенка мышонка» про чудесный день, кот Леопольд со своим призывом «давайте жить дружно»), стихотворений (то Михалкова, то Барто), а также бытовых мелочей. К примеру, героев сводят с ума звуки громкой музыки и бесконечного ремонта в соседской квартире. Чтобы прекратить это безобразие, герои неистово колотят молотком по батарее. Утрированный молоток и гипертрофированная батарея с торчащей трубой – отдельно стоящий фрагмент декорации.

В целом же сценография главного художника Театра им. Ленсовета Марии Брянцевой лукаво бесхитростна. Вместо декораций – широченный, во все три стены, легкий занавес, на котором принт маскируется под фотообои, изображает двери (раздернули шторки – «открыли», задернули – «закрыли») и заодно изображает шикарный вид из окна на весь Петербург. Легко угадываемые, с фотографической точностью прорисованные архитектурные доминанты (соборы, стадионы, залив) подтверждает и переписанная реплика – привет Сергею Михалкову: «А из вашего окна башня газпромовская видна». Вместо парка Монсурри и сквера Аспиранта Дюрана в тексте спектакля появляется исторический парк Куракина дача на левом берегу Невы и Сад печатников, что у метро «Пролетарская» (а именно в этих краях – самые лучшие обзоры из верхних этажей престижных ЖК).

Помимо витиеватого занавеса, на сцене несколько предметов мебели и реквизита, чтобы было куда присесть, вот и вся недолга. Однако, у данного сценического оформления есть несколько фишек, на которые также нужно и важно обратить внимание зрителя. К слову, ультракомпактный этот спектакль, который идет всего час с хвостиком и проносится молниеносно, дорожит любой мелочью – как в художественном плане, так и в игре с текстом, и в игре актерской. Смотрите, не отрываясь, на сцену, следите за каждым артистом, за каждым словом, за каждой деталью: всё здесь не просто так.

Главное – две картины, расположенные слева и справа на подрамниках. Это портреты Станиславского и Беккета кисти самого Александра Солоненко. Не все знают, что он не только опытный театральный и киноактер, а отныне и режиссер, но и талантливый художник – авангардист и портретист, чьи работы украшают галереи и частные коллекции и экспонировались на нескольких персональных выставках.

Внимательно разглядите изображения двух мужчин, влияние которых на отечественный и мировой театр трудно переоценить. Основоположник системы действенного анализа, реформатор театра, актер, режиссер и педагог Константин Сергеевич Станиславский, кажется, глумится над нами и над происходящим. А основоположник театра абсурда, ирландский драматург Сэмюэл Беккет, снискавший всемирную славу своей пьесой «В ожидании Годо» (старожилы помнят, что постановка Юрия Бутусова по ней гремела на ленсоветовской сцене в 1990-е годы), изображен в профиль и курит сигару.

В прологе белая чайка (как бы та самая, что украшает занавес Московского художественного театра и что дала название чеховской пьесе) «взлетает» с плеча Станиславского и «навсегда улетает из русского театра», превращаясь в колкую метафору. Огонек же сигары Беккета ярко тлеет в темноте: можно предположить, что абсурд разгорается и маразм крепчает – в театре ли, в жизни ли... Анимацией занимался, опять-таки, Солоненко собственной персоной. Когда пишешь картины маслом, почему бы и мультик не нарисовать?

Персонажи читают не французскую и британскую прессу, а нашу деловую (в частности, упоминаются РБК и «КоммерсантЪ»). Выглядят обе парочки родителей карикатурно, а разговаривают цитатами и жаргонизмами («Не «нет», а «дат», «Да ты просто мать Тереза», «Любовь прошла, как с белых яблонь дым», «Наклюкалась в сосиску», «Тут без ста грамм не разобраться», и т.д. и т.п.).

Брунгильда Ахова (Марианна Коробейникова) показана откровенно сумасшедшей. Это фрик, невротик, совершенно «повернутый» на культуре и ее роли в воспитании как детей, так и всего человечества. Дамочка убеждена: если бы человечество ее слушалось и поклонялось культуре, мир бы перевернулся и стал лучше – красота спасла бы его.

Простодушную Марию Зотову (Анастасия Самарская) тошнит: и от культурного напора, и от нервов, и от людей в целом. В пьесе ее физиологическая реакция портит книги и альбомы по искусству, в спектакле – портрет Беккета. Это приносит невыносимые страдания Брунгильде, которая на этот портрет чуть ли не молится: он для нее как икона, она даже ему исповедуется (что, впрочем, не мешает ей под настроение и потанцевать с ним фривольно).

Аховы – унылый обыватель Савва (Всеволод Цурило) и его супруга – одеты в теплые, земные, уютные оттенки: желтый, белый, зеленый травяной, сочный оранжевый. Пафосная чета Зотовых, напротив, в холодной палитре: ультрамариновый синий и яркие красные акценты – в сумочке, туфельках, бусиках, пуговичках на жакете, тонком пояске у Марии, в галстуке и клетке рубашки и платочка в нагрудном кармане пиджака – у Нила (Алексей Торковер). В цвете обыграны даже пластиковые тазики. Марию тошнит в красный тазик (в тон ее одежде и аксессуарам), Брунгильда брезгливо убирает за ней, вооружившись оранжевым тазиком и оранжевыми резиновыми перчатками.

На журнальном столике у Реза предписаны (и во всех постановках данная ремарка обычно соблюдена) «два больших букета тюльпанов»: в мещанском представлении это символ любви и заботы. У Солоненко же на сцене появляются пышные, жирные нарциссы. Все мы страдаем нарциссизмом, самолюбованием и эгоцентризмом – говорит нам режиссер.

В ответ на вопросы к не очень смешной трактовке комедии режиссер задает публике встречный вопрос, строго по тексту пьесы: «Почему нельзя обойтись без резни?!» В этом слышится главный пацифистский посыл спектакля, который на поверку размышляет с нами вместе о том, откуда берется в людях агрессия, и в чем корень гнева. Размышление серьезное, хоть и корректно скрыто между строк сценического текста.

Во многом помогают этому мыслительному процессу голоса. Так, в спектакле звучит нежнейший голос итальянской оперной певицы Чечилии Бартоли. Классическая музыка играет в наушниках сочиненного инсценировщиком-режиссером персонажа – сотрудника ЖЭКа (Максим Сапранов). Он носит оранжевую форменную жилетку, на спинке которой нарисованы крылья. Он постоянно слушает оперу, будто меломан. Он выходит из зала на сцену, пробираясь по рядам, будто опоздавший зритель. Он кроток, тих и добр, будто ангел. А в финале он произносит ключевой монолог от лица хомяка, о котором идет речь в пьесе (по сюжету беззащитное животное вынес из дома на верную гибель толстокожий Савва).

Хомяк, он же представитель жилконторы, похожий одновременно на диджея, доставщика и ангела, он же – лишнее, никчемное, неприкаянное существо. «Хомяк раздора», на которого по большому счету всем наплевать, как и на собственных детей. Метафора «маленького человека», вышедшая из гоголевской «Шинели». Перевоплощение Акакия Акакиевича Башмачкина с его жалобным скулящим: «Зачем вы меня обижаете?». А по большому счету – библейский псалом Давида: «Зачем мятутся народы и племена замышляют тщетное?».

Максим Сапранов, самый молодой из актерского ансамбля спектакля, чуть точнее своих партнеров улавливает скрытый гуманистический посыл за всеми внешними экивоками. С детской непосредственностью, с животным каким-то обаянием он демонстрирует техничную искренность и свободу.

И еще один неподражаемый голос – народной артистки России Елены Степановны Маркиной – звучит из телефонной трубки непрописанной «закадровой» ролью мамы Саввы. В глубоких интонациях всего пары ее реплик – «Алло!» и «Савва, мальчик мой!» – высказаны и внутреннее достоинство, и объемный характер, и целая биография, и вселенская скорбь по всем несмышленым сыновьям.

+Мария Кингисепп

Фото: пресс-служба театра